Фрагмент романа: «Тайный знак»

—Ну что мальчики, не соскучились? Давайте в Елисеевский заедем и домой. Гости раньше одиннадцати не соберутся. У всех спектакли, съемки, концерты.

В Елисеевском гастрономе все еле поспевали за Татьяной. Она  взвешивала здесь, просила  нарезать там, показать и достать  оттуда. Вихрем пронеслась через хлебный и винный отделы, и вот, наконец, нагруженные покупками, они подъехали к дому на Котельнической  набережной. 

Настя считала свой дом в Щукино  верхом совершенства, но дом на Котельнической показался ей дворцом:  зеркала в подъезде, лампионы, лифт, облицованный панелями красного дерева. Но более всего поразил Настю наборный паркет в Таниной квартире — несколько пород дерева были подобраны так, что создавалось впечатление  восточного ковра с лилиями.

—Господи, Таня, роскошь какая!

—Да, Настёна, особенно после клуба нашего барачного. Я на кухню, а вы тут 

отдыхайте.

— Я тебе помогу.

— Ни в коем случае!  Сейчас мои  помощники приедут — повар и официантка. 

Настя отодвинула лиловую плюшевую штору на окне в гостиной. Москва вся в огнях лежала далеко внизу. Аж  дух захватило от такой красоты, даже  на лакированных цветах паркета заиграли огоньки. 

— Скажите, Костя, а вот паркет такой красивый,   это кто делал?— обратилась она к Таниному ухажеру.

— Это мастера на Урале. Я туда по делам часто езжу. Вот один раз они мне такой подарок преподнесли. Пришлось и мастера с Урала сюда привезти всю эту красоту собирать. Вот смотрите :  розовый цвет — это груша, а здесь кедр, ольха, сосна, берёза карельская.

 Михаил  с интересом прислушивался и вспомнил, что в их усадьбе под Николаевым был очень похожий паркет. Вряд ли, конечно, делал тот же мастер, но, возможно, его ученик. Важно другое — в  мясорубке революций и войн все-таки уцелела красота.  Уж как старались  пролетарии разрушить старый мир и на его обломках построить новый, справедливый, но, уничтожив классовое неравенство, породили кастовость. Свергли царей, но утвердили абсолютную власть тирана. Боролись с религиозным культом и заменили его  культом личности. Со смертью Сталина все должно измениться, без такой надежды просто  невозможно жить. Михаил наблюдал за женой и Татьяной, суетившимися возле праздничного   стола, и думал, что эти женщины с их тонкими запястьями, алебастровыми  шеями, узкими плечами и  рюмочными талиями — та самая красота, которая тоже сохранилась вопреки всему.  Он налил шампанского и выпил за них, никому не сказав ни слова.

  Скоро дом загудел, как улей.  Легендарная балерина — соседка по лестничной клетке, впорхнула на кухню за щепоткой гвоздики, оставив за собой шлейф запахов корицы и яблок. Из приоткрытой двери ее квартиры, как из-за театральной кулисы, доносились оперные голоса, звуки рояля и аплодисменты. Очередной звонок и Настя заметила, как в Танину квартиру зашла  самая красивая  «свинарка»  отечественного кинематографа со своим несимпатичным, как ей показалось, мужем режиссером. Места в шкафу для шуб уже не хватало, гостья  стояла в растерянности, не зная, куда пристроить свое норковое манто. Мужа сразу увели в сторону, и о жене он забыл напрочь. Настя бросилась к актрисе и предложила помощь.  Ослепительно, но как- то искусственно улыбнувшись, та протянула ей влажную меховую шкурку, сладко пахнувшую  духами.  Глядя на  нее, Насте пришло в голову, что у актрис, как у кошек, есть много жизней, и в какой из них они более счастливы  - неизвестно. В ненастоящих, экранных  - эти женщины бессмертны и всеми любимы, а в обычной жизни - их предают и бросают. Неожиданная тревога кольнула сердце при мысли  о Татьяной влюбленности, но Настя отогнала от себя плохие мысли. Надо было идти к столу, там уже  кто-то громко провозглашал тост за Новый год. 

 Снег, летящий за окном, быстро таял. Никто из сидящих за столом, не мог 

видеть как по циферблату часов на Спасской башне Кремля, медленно стекают струйки талой воды. До весны еще было далеко, но пришел  1956 год, а с ним долгожданная оттепель.

     Они так и продолжали дружить вчетвером: Татьяна, Котя, Михаил и Анастасия. Вместе ездили на дачу в Катуар, жили  там подолгу, если позволяла работа. Вместе ходили на выставки, вместе отдыхали на море. У Тани был плотный график съемок, а Котя все чаще уезжал по делам на Урал.  Хрущёвская оттепель пришла и постепенно ушла, будто и не было ее, но все же, как и положено после весны, проклюнулись росточки новой жизни, более свободной, свежей, радостной. Эта жизнь выплескивалась наружу, неудержимым, ярким, непричёсанным искусством. 

Оно не славило, не помогало строить светлое будущее, оно само было этим 

будущим. Партийные «бульдозеры» равняли с землей абстракционистов, скульпторов и поэтов, но закатать их подчистую,  уже не удавалось. Даже обещанные и наступившие «заморозки» не смогли уничтожить  новую поросль. Она оказалась аморфной и гибкой, растекающейся и разбегающейся в разные стороны, и уже совершенно непригодной для фундамента социализма. Цемент коммунистических строек осыпался, как песок, «самиздат» кувалдой  выбивал опорные балки идеологии, «кухни» гудели, психушки пополнялись политическими «безумцами». Вечный рулевой страны – Страх, так и не смог найти подходящего капитана. Кустистые  брови нового кормчего никого не пугали. Страна погружалась в летаргический сон…