Портрет

Он сказал «не стой над душой» на ее нетерпеливое «постой, глаза открой, не на гандон смотри – себя, дурак, освободи!» Он сказал «не стой, уходи с возвратом, но не стой, не ной над моей душой», ромом ее лицо обливая, на кухню за потерянными минутами посылая, в пропаже своей перчатки обвиняя, не понимая, мозгами своими не догоняя, что кроме нее, с вдохновением в глазах, страхом в словах, бьющимся горячим сердцем в руках, у него почти не осталось людей, тех, что без слюней в ртах раскрытых, соплей на губах от пустых звуков разбитых, способных видеть, слышать, понимать его душу, маленькую такую, чистую, запуганную, прозрачную такую, чтобы над ней стоять и чего-то, глупо, упорно от нее ждать. Нет, не «чего-то» - возрождения, какого-то ее, души, становления, от сна дельфиньего пробуждения. Она, душа его миниатюрная, какая-то вся карикатурная в теле его физкультурном, она пылью сомнительных удовольствий покрытая, на семь замков закрытая, права голоса лишенная, червями сомнений испещренная, она почти незаметна человеку залётному, взгляду мимолетному. На пути его теперь только такие взгляды попадаются, только такие человеки встречаются. Он сказал «не стой над душой – песни свои неумелой сирены не пой, дверь открой – выйди, по кухне походи, пять минут отдохни, потом обратно, ко мне в спальню приходи». Не понял он тогда, в зеркало на свое бритвой порезанное лицо смотря, что она, с голубыми глазами, цветными словами, уже давно сердцем от него ушла, вещи свои забрала, мысли о нем из головы своей выгнала, она уже давно вместо чая пьет вдохновение, любовь к другому, возрожденную, из собственных телесных остатков слепленную. Пьет вкус собственных слез над могилами убитых о нем, о них вдвоем, грез, водкой послевкусие кровоточащей удачи запивая, никогда не закусывая. Она давно уже, с первой попытки сбежать от неминуемой гибели, другими предсказанной, как-будто кем-то заказанной, сердцем ушла от него, навсегда оставшись только с заточенной, замоченной, душой его. Потому что его душу, в ночи матом ругающуюся, женскому телу в его постели потом извиняющуюся, седыми волосами на его 25-летней голове прорывающуюся, она услышала, увидела, поняла и приняла – как ребенок больного котенка с улицы подбирает, к груди прижимает, любить начинает, с куском себя потом отпускает - никогда не забывает. «Время прошло – потеряла бабку, а еще через несколько лет из кота того сделали шапку – и ее износил мой дед». Теперь со своей кожи он ДНК другой, новой, но серой, безвкусной, две-руки-две-ноги-две-груди, собирает, все безвозвратней себя теряет, маску лица тщательней каждый день протирает, ничего близко к сердцу не принимает. И не замечает как безнадежно, с каждым потерянным килограммом совести, он заболевает. Он плохой актер – пустышку играя, он сам в это поверил, роль надел, во все дыры отымел, гвоздями на себя прибил, снять только забыл. А теперь – прижилось, срослось, в кору подсознания когтями банальности впилось. Человек создает человека. Где тот человек, подсадивший его на наркотик бесчувственности, взглядо-пропущенности? Внимание, внимание! Говорит Германия, вещает Латвия! Только сейчас и только у нас, специально для вас – на тарелке перед вами, мужчина с ампутированными мечтами, красивыми, но слепыми глазами, футбольными ногами, неумелыми руками. Мужчина с оторванной головой, животным инстинктом, предела не знающий, в излишества зубами впивающийся. Огрызки мимолетных оргазмов мыслей на нитку собирающий, культи чувств лезвием обрезающий. Яму сам себе выкапывающий. Удачи тебе, в ряды 3хступенчатых мечтателей вступающий! Удачи.